14 июня 2024 — 29.03.2025

(«злоба», «безысходность»)

Где-то на самых задворках сознания каким-то отдаленным эхом из прошлого тихо прозвучали слова деда

• Дима не сиди на камне, садись на дерево, оно не застудит…
• Так нет здесь дерева, деда… отвечаю я также про себя в самом себе… — дерева нету, одни камни…

Как маленький мальчик, ища себе оправдание в нарушение строгого дедовского наказа, я щупаю камень и чувствую тепло от нагретой солнцем поверхности. Знаю, что оно обманчиво и стоит мне сесть на него, как через некоторое время это тепло улетучится и камень будет холодным, как и земля на котором он лежит. Но стоять было невмоготу. Я похлопал по черной плите ладонью как бы извиняясь за беспокойство и присел на край, прислонившись спиной к высеченной надписи. Подняв глаза посмотрел на могилу своего друга. Мне изначально не нравилась высеченное изображение с не самой удачной фотки Витька. Но потом, со временем я понял, что моё раздражение и неприязнь к ней были частью злости на него самого. Друга. Прошло столько лет, а я все еще злился на него. И сидя здесь, сквозь черную тоску я то и дело про себя ругал его последними словами. Я знал, что не прав, но не мог смириться с этим…

• Витёк, нахрена? Мы же договорились…

Витька, молча потупив взгляд стоял, не желая смотреть мне в глаза. Мы прослужили с ним уже больше восьми лет и, упершись окончательно в потолок должности и званий, который мы никак не могли преодолеть из-за своей неуживчивости с командирами, решили искать возможность перевода в другие подразделения. И нашли. Когда объявили об этом своим командирам – нас поочередно вызывали на разговор к руководству Управления. Меня вызвали первого.

• Да, засиделись вы у нас в операх – делано и с наигранным удивлением первым делом заявил заместитель начальника Управления.

Я молчал.

Молчали и полковники. Они прекрасно знали все мои достижения, знали, что на тот момент я был одним из немногих, кто имел не только хорошую оперативную подготовку, но еще и практический опыт ее применения, который давал Управлению, да и всему Центру возможность заявить о себе не только как о элитной мотопехоте, но и иметь привязку к старому «Вымпелу», который все же был на порядок элитарнее, чем уже в мою последующую бытность. Я знал, что против моего повышения был начальник отдела и его заместитель. Чистокровные кадровые военные, они с крайним недоверием относились к оперативникам, а вернее, ко мне – единственному на тот момент, оставшемуся в отделе сотруднику из оперов по крови и духу. Да, когда возникала задача оперативного характера – те же учебно-боевые командировки, которые шли в показательные зачеты того, что управление сохранило свой опыт работы во всей полноте диверсионной деятельности, включая агентурную работу, то тут, как ни крути – Дима, иди сюда, ты нужен…  вот тебе задача и иди решай, а когда приезжаешь с такой задачи и отчитываешься, то тебе тут же в упрек: «ну, ты же не Будённовск штурмовал, чего ты героизм тут разводишь» … На следующий год при таком посыле говоришь «давайте без меня, я лучше в зону КТО поеду, чтобы претензий не было» — так всем скопом убеждают меня в том, что эта задача важнее, а на КТО кто угодно может. И я прекрасно понимаю, что, приехав с задачи все равно получу ту же отповедь… И так много лет подряд. Поэтому сейчас молчание полковников я воспринимал как должное, понимая, что им нечего мне сказать. Кроме того, что они уже говорили. Да и за полтора года до этого мне влепили строгий выговор только за то, что наш ушедший на хлебное место ветеран попросил, ибо ему не понравилось, что я заходил в заведение, которое он курировал и изучал его (а мне надо было по совсем официальному поводу узнать про человека, в отношении которого готовили заявление в милицию). Этот выговор мне сняли в конце года за очередную результативную командировку. Отличная награда – снятие ранее наложенного взыскания, даже с учетом того, что наложено оно было без всяких оснований и с нарушениями всех возможных служебных положений. Чем больше у тебя выговоров – тем больше у руководства возможностей не морщить лоб, думая, чем наградить за очередной подвиг.

• вы, я так понимаю, хотите получить старшего оперативного уполномоченного? — задал вполне очевидный вопрос замначупра.
• я его уже получаю, товарищ полковник
• в смысле?
• я получил предложение о переводе именно на эту должность в оперативное подразделение
• ну зачем же вам уходить – ведь и здесь можно получить?
• Извините, товарищ полковник, я здесь уже девятый год в одной должности – люди вокруг меня уже через две ступеньки шагнули, а я все также опер…, наверное, недостоин – смысл вам на меня время тратить и уговаривать, если за восемь лет ни разу случая не представилось повысить.
• Дмитрий, – включился начштаба – ну, недосмотр вышел, бывает… мы можем дать вам должность старшего…

Я молчаливо жду подвоха, зная, что он будет

• Давайте вы сейчас съездите в очередную командировку и по возвращению получите это повышение

А вот оно… Как предсказуемо…

• Товарищ полковник, если восемь лет моей службы не являются доказательствами того, что меня пора повысить, то сомневаюсь, что одна командировка может что-то решить
• А вы не сомневайтесь, товарищ капитан – будет вам старший как приедете
• Нет
• ?
• Не вижу смысла напрягаться ради того, что у меня уже есть, товарищ полковник. Должность старшего меня уже ждет при переводе.
• А что вы тогда хотите? Сразу на группу вас поставить? Так нельзя… — осекся полковник, вспомнив, что большая часть начальников в нашем отделе стали таковыми просто по факту званий, с которыми они перевелись из войск, не имея никакого отношения к оперативно – боевой работе и не представляя, как осуществляется такая деятельность.

Зная, что я упертый, что в работе, что в отношениях, никто из присутствующих не решался продолжить дискуссию и убеждать меня дальше. Всем было очевидно, что я «прогорел» и далеко не по своей вине. Молчание затянулось, и я решил его прервать сам.

• Обид у меня нет, товарищ заместитель начальника управления, я ухожу только потому, что хочу заниматься оперативной работой, которой здесь с каждым годом становится все меньше и меньше. Стрелять, взрывать и прыгать тут каждый умеет, зачастую даже лучше меня. А я буду заниматься тем, к чему изначально был предназначен. Готов оказать содействие в подготовке другого сотрудника на ближайшую оперативно-боевую задачу в свободное от службы время.

Посчитав это заключение с моей стороны достаточным для того, чтобы завершить беседу, практически синхронно все трое полковников кивнули головой. А я встал и вышел из кабинета. В голове тихо звучала песенка Трофима

Служил я не за звания и не за ордена,
Не по душе мне звездочки по блату,
Но звезды капитанские я выслужил сполна.
Аты-баты, аты-баты

Можно было пробежаться по лестнице на одиннадцатый этаж, куда мы переехали на время ремонта, но на тот момент у меня были очередные прострелы в спине, которые появлялись каждый год к весне с того самого дня, когда мы были сбиты под Ца-Ведено и рухнули, чудом оставшись живы. Поэтому неспешно пошёл к лифтовой, проходя мимо недавно выстроенной доски почета с фамилиями погибших. Чуть задержавшись, я мысленно попросил у них прощения за то, что оставляю их. В холе лифта веселый Кузьмич, который после очередного ранения перешёл в дежурную службу все также подкалывал меня, называя Семеновым, по аналогии с ментом из «Особенностей национальной охоты». Обидно не было. Потому как сам Кузьмич и был Кузьмичем именно потому, что в том же фильме был такой же персонаж. Зато от дружеской подколки стало чуть веселее. Выйдя из лифта, я остановился в холле, где у нас стояли столы для чистки оружия. Как и в самый первый день, когда я только пришёл сюда там чистил свой автомат Кирюха, который, как и Кузьмич на пару не могли обойтись без шуток и прибауток. Такое совпадение, как и ехидная ухмылка Кирюхи, который пытался на скорую руку придумать как меня подколоть показались мне забавными, и я уже совсем в добром расположении духа пошёл в свой кубрик. Остановившись на полпути и, вместо того, чтобы повернуть направо, я пошёл в левый коридор, где был кубрик Витька.

Витек был тем человеком, который за несколько лет знакомства стал мне лучшим другом. Вместе мы попадали в залёты, вместе выпутывались, вместе нас ссылали в командировки, как учебные, так и боевые. Вместе мы шарахались по Москве, пытаясь понять смысл жизни и ища способы открыть хоть какую-то коммерческую жилку в себе. То мы собирались брать вагон селена, про полезность которого тогда мало кто знал и фасовать его на продажу, но не собрали денег и тупо мечтали. То вдруг загорались вложением не имеющихся средств в земельные участки, которые потом планировали перепродать с тем же успехом. В целом, нам было весело на пару. Как-то раз, случайно забредя между выездами в командировки на Петровку, шли мимо здания Главка и Маус, вдруг смотря под ноги, остановился и запнулся на полуслове…

• Диман, вот у тебя нет ощущения, что мы как-то шли-шли по жизни, все правильно вроде бы делали, да и сейчас правильно… Но вот где-то мы с тобой просто шагнули мимо основной струи… Шагнули и всё… нет ничего.

Очень точно было сказано. Все делаем правильно, живем честно, делаем дело, которое спасает жизни и обеспечивает безопасность страны… но… ничего с этого не имеем. И ведь не особо обидно, потому как воспитаны были еще в советское время как пионеры – бессребреники, но вокруг нас уже давно другая жизнь и многие наши коллеги уже на мерседесах, а мы до сих пор на метро. А у Витька и квартиры нет. У меня, собственно тоже не было, жил в квартире, которую мама получила за 20 лет службы в армии. Но все же не общежитие. И как так получалось мы не особо задумывались. А Витек вот сформулировал. Просто в определенный момент мы шагнули не в ту сторону. А если точнее – не шагнули в ту сторону, где были мерседесы и пентхаусы. Мы как шли прямо – так и шли. Слева и справа нас обгоняли на своих новых иномарках люди, которые нашли свою струю. Новую. Шагнули в нужный момент в нужном направлении. А мы шли мимо. Мимо, но прямо. По той самой старой дорожке, по которой прошли наши родители.

Мои друзья — начальники, а мне не повезло:
Который год скитаюсь с автоматом.
Такое вот суровое, мужское ремесло,
Аты-баты, аты-баты.

• Да, Витек… так и есть. Где-то был и может быть, даже еще есть этот шаг, но хрен его знает где. Мы его с тобой как не видели, так и не видим… Может и не увидим.
• Ну да, ладно… Пойдем искать, где пожрать – пора уже на базу

У нас тогда часа три оставалось до очередного вылета, а уже поздняя ночь и столовая не работала – есть хотелось молодому организму жутко, и мы выехали в центр Москвы, чтобы найти, где поесть на свои рубли. Нашли с большим трудом сосиски в тесте, которые еще работали, хотя и было уже глубоко за полночь. Набили животы и отвалили на базу.

И вот я шел по коридору к кубрику Витька и радовался тому, что мы сделали хоть какой-то шаг, чтобы поменять что-то в своей жизни и начать новый этап. С оперативной работой, я был уверен, что справимся. Работать должны были в одной и той же «башне», просто на разных этажах. Я бы помог навыки наработать. У Витька то оперативное только заочное было. Я уже даже придумал как можно приколоться с первым оперативным опытом обучения, а потому шагнул в кубрик широко улыбаясь.

Витек сидел за столом, и я сразу понял, что что-то не так. Не смотрел он мне в глаза. Старался отвернуться, чтобы не встретиться взглядом.

• Нормуль всё, Маус, я подписан. Документы ушли. Собираю вещи и вперед. Ты что оставляешь?

(Вещей у нас там у каждого за годы службы накопилось столько, что на грузовик хватило бы – одних камуфляжей с десяток разных летних и зимних, да еще часть сами покупали, да шили – кроме того, у многих вещей, еще годных срок носки вышел, они уже с учета были сняты, а вид имели вполне себе – носи и носи, что по нашим финансам было весьма существенно)

• Я это… поеду – тихо сказал Маус
• Ну, вместе поедем, как соберемся – не сразу понял я
• Не, я в командировку…
• … блять, Маус, ну **** мать, ну какого ****, мы же договорились – вдвоем уходим! Нам же должности предложили нормальные – ждут!
• Диман… я перейду… Ты сам подумай, я вот тут уже семь лет прослужил, вроде нигде не косил и не косячил особо, а наград то и нет… Там приду – скажут, что из боевого пришел, а в кустах отсиживался… Стыдно…

Я сел на стул напротив Витька и смотрел на него.

• Мне обещали, что после командировки с учетом прошлых выездов, когда прокатили с награждением, в этот раз дадут…
• что дадут, Витек?
• ну, медаль обещали… Суворова…
• Вить, ну полная х*** же… нае*** как и раньше… Зачем тебе это?
• Дим, мне правда стыдно с одной медалью уходить. У нас вон у народа уже в три ряда висят, а я с одной… Хотя по тем же тропкам ходил и в тех же делах участвовал…

Я сидел молча. Думал. Выплеснув всю злость на поступок своего друга, я разом перегорел и поник. На душе стало тяжело и муторно.

• Вить, ну его нахер, давай откажешься… У тебя документы на перевод подписаны. Дата стоит же
• Я уже переиграл… Мы договорились попозже дату переставить.

Я снова замолчал. Мы посидели немного молча, а потом я встал и вышел. Надо было идти, собираться. Вещей, как я сказал было очень много – часть надо было тащить на склад и сдавать все по ведомостям, а часть паковать и готовить к перевозке. Обида на друга и досада, что всё же нарушили наш стройный план наши командиры, не проходила. Командировка была проходная – никаких задач не было нарезано, просто надо было выставлять ежемесячно определенное число сотрудников на определенные точки, чтобы иметь возможность быстрого «подскока». Ну или искать самим себе «работу», как много раз мы сами с Витьком и делали, оставаясь на точку вдвоем или втроем. За несколько лет в наших отделах мало осталось народу, кто был бы не ранен, не контужен, не травмирован или просто не измотан морально этими командировками. Со временем набрать новую партию становилось все сложнее и сложнее – даже боевые, которые дополнительно выплачивались за каждый день не особо привлекали. На лечение потом уходило гораздо больше. Потому народ, раньше ездивший по два-три раза в год, сейчас ездил максимум один-два раза. Остальное время проводя на лечении или же просто переводясь на должности, которые не требовали такой частоты выездов. Помимо проходных командировок, которые мы называли «дежурными» были еще ситуационные – под задачи. Вот от них никто никогда не косил – срывались в ночь, в дождь, в снег – без вопросов. Потому что знали, что едем не в палатке ждать разнарядки на выход, а четко под определенное дело. Таких тоже, бывало, несколько в год. Некоторые от нескольких часов хватало – туда, там и обратно сразу, а некоторые на пару дней зависали.

Я собирал вещи и попутно вспоминал всё, что было тут у меня хорошего и славного в отделе. Многое было. Незаметно уходили друзья: переводились в другие подразделения, повышались и терялись, погибали, увольнялись… Через мои руки прошли сотни единиц оружия, центнеры взрывчатки и немереное количество секретных документов по профилю оперативной работы. Но в один прекрасный момент я вдруг понял, что остался фактически один. Все сгруппировались по своим внеслужебных делам, а я … вот только с Витьком общий язык нашли. А теперь вот… Сердцем, не умом даже я понимал его. Это ведь не личное тщеславие было – это за «державу обидно». Ведь по нему судить будут о всем подразделении. И ведь действительно, если нет наград – что тогда? Почему? Где отсиживался… И не объяснишь. Дед мой войну прошедший один раз метко сказал на этот счет поговорку солдатскую: «Машке за **** — Красную Звезду, а Ваньке за атаку — *** в сраку» …. Оно примерно ничего не изменилось. Мне вот и не горело совсем. У меня из всех наград – это пухлое личное дело, куда лепили благодарности за каждую командировку, отказывая в награждении чем-либо существеннее, как и у Витька медаль «За Отвагу», когда нас наградили только потому, что не наградить уже было никак нельзя. Ну и «песок», соответствующий выслуге. Чуть позже я еще получил ведомственную от ГРУ «За участие в КТО». И никогда не ходил, не клянчил. Да и представления сам на себя не писал. И Витек не писал. Но мне было неважно. А ему – нет. Я его понимал, но не одобрял. Совсем. И чем больше я думал о прошедших годах в этом, ставшим мне вторым домом, кубрике, тем больше мысли мои откатывались к сегодняшнему дню, когда сидящие за столом полковники пытались продавить меня просто для того, чтобы закрыть ведомость боевых по всем позициям. Просто для полноты отчетности.

• Нахер – вслух выругался я
• Чо? – удивленно спросил Влад, зайдя в кубрик

Мы жили попарно в секциях. Влад, будучи моим соседом со мной пересекался редко – мы с ним нечасто попадали в одни и те же командировки. Поэтому его реплика была неожиданной и неожидаемой.

• Всё? Уходишь? – спросил он
• Да, вот сдаваться иду – сказал я, имея ввиду сдачу обмундирования на склад

Все стволы так и так были в оружейке, их сдать было проще всего – просто расписаться в ведомости, что передал. Из иностранного за мной числились только AR-15 и старенький полноразмерный Uzi с деревянным прикладом. Чистить их была еще та морока. Теперь это чужая головная боль. С сожалением погладил свой автомат по стволу перед тем, как переставить его в новую ячейку. Его уже забирал мой товарищ, потому что мне в очередной раз повезло с ним – он попался из хорошей серии, и после тысячных настрелов в его стволе не было ни одной каверны, а разброс был на сто метров не более десяти сантиметров в диаметре. Конечно, сказалась и снайперская подготовка, но ствол все равно имел значение… Винтовки я свои уже до этого сдал. «Винторез», который у меня был тоже – жалко, вряд ли я когда-либо буду иметь такой же ствол, послушный и нужный в засадах. Да и вряд ли буду в этих засадах еще… Максимум пистолетик теперь.

Хмыкнув и закрыв за собой оружейку я, потащил сумки с вещами на склад…

Дома меня ждала моя первая и любимая жена, которая тоже очень хотела, чтобы я оставил боевую работу, перейдя на более спокойную, чтобы быть уверенной в том, что ей не придется открывать ночью дверь моим друзьям и слушать от них рассказ о том, что меня больше нет. Мы планировали детей и теперь, я был уверен, что всё получится. Пора уже. Тридцатник…

Сдавшись, я вернулся в кубрик и окинул взглядом оставшиеся баулы. ЛПС, ментовская форма, афганка – всё, что у нас уже даже не числилось на складе после всех переформирований оставалось у меня. Разгрузки, подсумки, фляжки, котелки, фонарики – то, что я покупал за свой счет и шил сам, либо на заказ тоже составляли немалую часть барахла, которое я решил оставить себе. Из должного к сдаче я выпросил у начальника только новую черную форму, которую мы только-только получили. В обычной парадке мы не ходили никогда, вот эта и была нашей новой парадкой. Полковник отмахнулся и подписал не глядя, лишь бы я с глаз долой свалил быстрее. Ее я сложил аккуратно и повесил потом вместе с парадной лейтенантской, еще милицейской. С капитанскими погонами. Как напоминание о том, что мне было важно так долго и какая у этого была цена.

Перед выходом, оставив баулы у лифта все же, вздохнув, пошел опять к Витьке. Было такое впечатление, что я только вышел от него – его поза не изменилась. Он все также сидел и смотрел в стол.

• Витёк…?

Он повернулся и его взгляд был тяжелым и уставшим, как будто он уже приехал из командировки и тупо «отвисал».

• Может подумаешь всё же?

Он, поджав губы, покачал головой и отвернулся.

• Ладно. Давай.
• Давай.

И я ушёл. Вокруг неспешно суетились те, кто выезжал в командировку, а я шел мимо…

****

За КПП меня ждала старая «шишига», в которую я закинул баулы и сел рядом с водителем. Солдатик из воинской части, где служила моя мать, без единого слова завел мотор и довез меня до её квартиры.

Через несколько дней я развелся с женой. Оказалось, что ей все же была нужна карьера, а не семья. Да и я был скорее «пробным» в этом обоюдно первом для нас браке. Когда она сказала, что еще не готова иметь детей и надо снова подождать несколько лет я без сожалений предложил развод, разрешив оставить ей свою фамилию, ибо свою она считала простецкой и возвращаться к ней не хотела. Для меня это было как предательство, которое я, никому не показывая, переживал очень тяжело. Отрубив, разом может и было легче, но наложившись на тот факт, что не без ее участия я принял решение о переводе, мне становилось еще больнее.

Жена моя красавица оставила меня.
Она была ни в чем не виновата.
Ни дома, ни пристанища — какая ж тут семья!
Аты-баты, аты-баты.

Примерно через месяц мне вечером позвонил Витёк. Я только пришёл с нового места работы поздно, так как оперативная работа была ненормированной по времени и могла начаться и никогда не закончится без перерыва на обед. Я ушёл в нее с головой, пытаясь отрешиться от всего, что навалилось вокруг и мне это почти удавалось. Я убивался в усмерть, но зато, приходя домой мог сразу свалиться спать и не мучить себя мыслями о бесцельно проживаемой жизни.

• Диман, салют! Ну как ты…
• Норм, Витёк… Ты чего вдруг?
• Да так, мы тут с пацанами вышли в город, прогуляться. Скукота…
• Ты где там?
• Да рядом с Назранью
• Не в Моздоке…?
• Не, как там у нас «в Моздок я больше не ездок» — Маус рассмеялся натужно нашей дежурной шутке, — мы тут ошиваемся, пару раз выходили неизвестно куда и зачем, но бес толку. Всё впустую. Скоро домой уже.

Голос Витька был уставший, не похож на голос человека, который проводит время в безделии и прогулках. Как и у меня.

• Маус, ты скоро уже домой, а я тут задолбался, спать хочу уже
• А, ну давай – с сожалением сказал он

Мы помолчали буквально пару секунд, потом я нажал отбой и лег спать, проспав без снов, как и не спал.

Утром, когда я собирался на новое место службы, к которому постепенно привыкал, мне позвонил Игорек. Товарищ и друг, который ушел из подразделения раньше меня и с которым нас также роднили общие командировки и задачи.

• Диман… Маус погиб.

В ночь в город вошли боевики и заблокировали здания МВД, Прокуратуры и другие государственные учреждения. Как их прошляпили – мне неизвестно. На разблокирование бросили группу, где был Витек. На улицах под перекрестным огнем они прошли до нужной точки и попали в огневой мешок. Сначала погиб Андрей, Витя бросился к нему, вытаскивать. Был ранен, с перебитыми ногами отстреливался. Сева – наш врач, бросился его перевязывать под прикрытием брони. Прилетевший выстрел от РПГ накрыл всех троих.

***

• Нету здесь дерева, деда, одни камни – повторил я и понял, что морок исчез.

Нету здесь моего деда. Мой дед лежит в двух местах. Одно под Ржевом, где его посчитали погибшим в Ржевской мясорубке и записали фамилию на памятной стелле. И одно под Тамбовом, где он умер на самом деле. Здесь моего деда нет. Здесь Витек. А вот рядом Андрюха и Сева. И остальные… Витек на фотографии улыбается неестественно и вымучено. Не нравилось мне это фото. Но как есть. Я запомнил его другим. Он всегда был веселым, но последние дни как будто чувствовал, что подходит к черте. Черте, за которой все изменится. И он был Человеком, который пытался найти, где он шагнул в этой жизни не так, но при этом никогда не сворачивал со своего пути. И на которого я до сих пор зол за то, что он поддался уговорам. И на себя за то, что не смог отговорить. Зол до сих пор. Потому что он до сих пор мой друг. И мне без него тяжело. До сих пор тяжело считать, что его нет. Каждый день я смотрю на его портрет, висящий в моей комнате на стене, который нарисовала дочь одного из сотрудников подразделения и каждый день говорю ему

• Здорово, Маус… Как дела?

Россия нас не жалует ни славой, ни рублем,
Но мы ее последние солдаты.
И, значит, нужно выстоять, покуда не умрем.
Аты-баты, аты-баты
Аты-баты, аты-баты.