Когда я был маленьким, то большую часть мужской науки мне преподал мой дед. Катковский Виктор Макеевич. Отец моей матери. С отцом как-то не заладилось и его семья была для меня если не чужой, то всю жизнь просто посторонней. Но и одного деда мне хватало с головой. Я звал его «деда» и ему нравилось это.
Воспитываемый одновременно в любви и строгости, я впитал в себя множество полезных и нужных навыков, которые сейчас, по прошествии уже сорока лет начинают проявляться во мне должным образом. Но многие вещи, произошедшие тогда со мной также неустанно бередили мою душу все эти годы. Пока я сам не стал отцом. Становление отцом само по себе возносит человека на совершенно новый уровень. Это своего рода естественный левел-ап в эволюционном процессе частной жизни отдельного индивидуума. И я не стал исключением.
Взрослея, мы все понемногу забываем своё детство. Воспоминания вытесняются новыми, которые стремятся занять место тех, которые были раньше. Вместо качелек и колясок в нашей памяти остается покупка машины или прокладка сетевого кабеля в квартире. Вместо первых своих шагов — первые похороны своих друзей. И последние тоже. Но тщетная боль неисполненного в детстве или груз кажущихся ошибок никуда не уходит. Он остается в нашем подсознании, вися на дальнем крючке и своим весом нагружая нас в нашей дальнейшей жизни.
Так вот, становясь отцами, мы имеем не только «внутренний рост» и убеждённость в том, что выполнили какую-то часть плана мироздания, но и реальную возможность вспомнить то, как все это было с нами самими в детстве.
Мои самые старые воспоминания о детстве к тридцати годам остались на уровне четырёх лет, когда я качался во дворе на старых качелях под раскидистой яблоней и грыз семечки. И ведь когда-то я помнил, что помнил и то, что было раньше. Но, увы. Память затащила эти воспоминания в такой далёкий угол, что они никак не могли оттуда вылезти. Я пытался, но не мог. Ни аутотренингом, ни чем либо иным. Перед глазами, как на яву возникали картины, которые заместили всё это — опускание гроба в землю с родными мне людьми и холодный гранит на могилах друзей…
Но вот, пришёл тот момент, когда я взял в руки маленький кулёчек-свёрток, в котором лежала моя малышка дочь. Я смотрел на неё, а она смотрела на меня. Ей, видимо, очень хотелось спать и её глаза закрывались, моргая все реже и реже. А я словно погружался в её собственный сон, держа её на руках. Там, во сне, я видел деревянную кроватку-люльку, которая стояла в неизвестной мне комнате и отца, которого я видел живым всего-то раза два в сознательном возрасте. Отец склонялся над кроваткой и брал меня на руки. Всё это было в какой-то тягучей патоке тишины, которая казалось то совершенно пустой, то наполненной множеством непонятных мне звуков. Как только моё тело оказывалось выше верхней перекладины манежа я погружался в небытие младенческого сна.
Воспоминания эти настолько живо вернулись в мой разум, что самому мне в первое время показалось, будто-то бы я просто спроецировал их и выдумал. Но они и после первого случая вновь и вновь возвращались ко мне без изменений.
Потом, по мере взросления моей дочери, когда она уже начала ходить и сама стала проситься на руки я снова увидел себя, смотрящим сквозь пелену на лица моих родителей, стоящих надо мной. Я видел свет, который шёл из-за из голов и не жмурился от него, потому что он не слепил, а согревал меня.
И дальше было многое, что я вспомнил из такого раннего детства, которое вряд ли могло бы жить в воспоминаниях, если бы не моё отцовство. Те воспоминания снова стали важными и заняли своё заслуженное место в партере чертога памяти. Моя дочь, несмотря на своё младенчество научила меня столь многому, что мало найдется в жизни учителей, которые бы в столь краткий срок дали бы мне хотя бы половину от познанного. Никакие духовные практики или медитации не дадут такого опыта, как отцовство, которое приносит радость.
Но некоторые мои воспоминания всё ещё тревожили мой разум. Там, в моём детстве мной было совершено множество глупых детских поступков, которые потом были осознаны вместе с той болью, которую они причинили моим близким.
И которые до определённого времени были заперты в моей памяти также как и тепло самых первых дней моей жизни.
После первого класса я уехал от деда и бабушки в Москву. Стал учиться и заниматься по месту службы моей мамы. А летом возвращался в родные пенаты, чтобы снова окунуться в детство. И каждый раз, возвращаясь, стремился показать насколько я стал взрослым. Иногда по глупому. Дедушка и бабушка всегда целовали меня при встрече. Дед троекратно. Это был своего рода ритуал. И я видел радость в их глазах от встречи со мной и радовался сам. Но один раз я вошёл во двор через калитку и прошёл мимо своего деда, который протянул мне руки, чтобы обнять. Я прошёл мимо и пошёл сразу в летнюю кухню к своим книгам. И не видел того, как причинил боль своим близким. И лишь повзрослев, вдруг вспомнил этот эпизод и ощутил огромную горечь от содеянного. Мне захотелось вернуться и исправить то, что я сделал. Но уже было поздно. И казалось, что эти невидимые мне слёзы горечи, которые были вызваны дурацким поступком будут всегда преследовать меня в моих воспоминаниях о детстве. Всегда.
А теперь я стал отцом. Моя малышня часто балуется и уже научилась пусть еще и по детски-девчачьи, но уже вполне осознанно кокетничать и хитрить. И вот пришёл тот день, когда я вернулся с работы, а она, обычно подбегая и целуя меня, лишь помахала рукой, продолжая смотреть мультики, сама держа в руках пульт и пытась нажимать нужные кнопки. И я снова вспомнил себя и деда. И то, как я прошёл мимо него. Меня снова обожгло горечью того воспоминания и…
Я разделся, помыл руки, сел есть и стал думать о том, что когда-то произошло. Я вдруг понял, что во мне, как в отце нет ни капли обиды на свою дочь. Есть лишь горечь от самого себя, которая идёт от прошлого в моей жизни. Моя любовь к доче не только не стала меньше, но и более того, ещё больше ощутилась как радость, подаренная мне судьбою. И я вдруг понял, что сам надумал себе обиды на меня от деда, потому что раньше не знал тех чувств, что есть у родителей к своим детям и внукам. Я понял, что вернувшись из своего закутка с книгами на кухню я снова попал к любящим меня родным и близким мне людям, которые тогда прекрасно понимали моё желание показаться взрослым и их слёзы на глазах были лишь слезами радости, а не упрёка. Дед погладил меня по голове, а бабушка поцеловала в макушку. А я прижался к ним. И моя малыша, прервав мои воспоминания, пыхтя и деловито залезла ко мне на коленки, уткнувшись головой в плечо и поглядывая на меня искоса своим озорным взглядом, требовала идти играть, бросив свои размышления…
Крючок сломался и груз, не долетая до низа, растворился в небытие, дав мне вздохнуть, испытав лёгкость бытия.
