из серии «дедушкины рассказы»

Дед мой, по матери — Катковский Виктор Макеевич, был в своей большой семье, в двадцатых годах прошлого века, до голода и войн, весьма способным и смышлёным. Одно то, что он первым на селе выучился на механизатора в то время, уже говорило в его пользу. Однако сам он, вспоминая то время, всегда говорил, что умницей и светлой головой в их семье был Георгий. Старший брат. Он успешно закончил начальные командирские курсы, а после них поступил в Ленинградское артиллерийское училище. Погиб 9 января 1945 года под Кенигсбергом.

А дед стал танкистом… Только это другая история. Сейчас о том, как они жили-были до войны…

Село Чашники*, что в Беларуси под Витебском, немало и не велико было тогда. Дед говорил — было у его отца Макея на мельнице крыло, что давало доход от помола, но после коллективизации не стало этого крыла, да и одной из коров тоже. Вторую оставили, потому что семья была большая.

Тяжело было тогда всем, голодали, не роптали, если лебеду и крапиву, подмешивая в зерно. Бегали в одних валенках по-очереди в школу. Так и росли. О том, как ждали на вторую смену школы валенки от Георгия, чтобы успеть самому добежать “до грамоты” дед вспоминал часто. Выросли. У деда голова светлая, как я и говорил, была. Поступил он в училище, которое было недалече. Очень он хотел учёбу на механизатора окончить на “отлично” и всё бы так и было, да вот попался один преподаватель старорежимный и поставил ему вместо “отлично” — “хорошо”. И на споры не поддавался, несмотря на то, что весь предмет от и до дед ему выдал назубок. Одно и то же твердил ему в глаза “на пятерку я сам не знаю — как мне тебе поставить!”. Так и окончил мой дед курсы механизаторов с одной четверкой, несмотря на отличные познания. Зато потом, оторвался по-полной, на механизаторах самоучках, которые работали наскоро познав законы “двух рычагов и одной педали”.

Когда он рассказывал мне о шутках и прибаутках той далёкой эпохи зарождения механизации, мне казалось, что со временем всё это канет в лету и ничего не останется. Каково же моё удивление, спустя сорок лет от того рассказа, а от событий почти век слышать пересказы всё той же байки уже из уст современников.

Ах, да. Вот и она сама.

Дед работал на СХТЗ 15/30, который в отличии от Фордзон-Путиловца, пользовался любовью за неприхотливость и работоспособность. По его словам техника была неприхотливая и на его памяти не ломалась ни разу, потому что вовремя обслуживали все механизмы и не допускали поломок. Не у всех так было. А план тогда был как “Отче наш”. По словам деда, умеючи выполнить его особых трудов не составляло — если не чиниться постоянно, забивая на технику и не жалеть железного коня, без ума колобродя по полю. У деда работа спорилась и он был на хорошем счету. Потому со временем ему стали давать новичков на воспитание и “скороспелых” на перевоспитание. Народ, в основном, такой же деревенский, как и дед, только вот без образования и какого-либо понимания предмета. Вчера коровам хвосты крутил, а сегодня — механизатор. Мороки было много. Дед был ещё очень молод, только после училища, горяч, спор на работу и жаждал трудовых свершений. Время ему отпустило не так много до начала войны… но он успел заслужить почёт и уважение даже в те годы. Тех, кто особо доставал “Макеича”, как тогда звали моего дедушку за глаза по отчеству, дед заставлял бегать через поле с дырявым ведром за искрой…

Да, вот так тупо. Ехали, видел, что новичок борозду не держит, спит на сидушке, на слова внимания не обращает — останавливал трактор по тихому, вставал, подходил к мотору и звал паренька. Кряхтел, чесал затылок, сдвигая кепку на лоб, потом смотрел в тусклые, заспанные глаза паренька и говорил: “ну что, видишь?!”… На что обычно тот отвечал либо “ага”, либо “ну”. Дед на это возмущался, говорил, что паренёк проспал искру, мотор заглох и теперь план под угрозой срыва, а под суд они пойдут вместе и никаких скидок на молодость не будет. Напарник бледнел, краснел, зеленел, просил простить, умолял не говорить и заверял, что готов на всё, лишь бы не подвести колхоз.

Дед, тогда по возрасту лишь немногим старше своего воспитанника, хмурился и, вздохнув, говорил: “Ладно, непутёвый, нам повезло. Вон на том конце поля Микита на тракторе пашет. Бери ведро, беги к нему! Да не вздумай на обратном пути посеять, второй раз не дадут!”.

И окрылённый надеждой, паренёк бежал с дырявым ведром, накрытым тряпкой, через всё поле по пашне, теряя обмотки, к Миките. Микита же, завидя бегунка, не спешил, так как был в понимании сути процесса. Он ехал еще полборозды, пока за ним бежал непутёвый засоня и делал вид, что не слышит его криков. Потом останавливался, не заглушая трактора, спрыгивал и выслушивал сбивчатый рассказ молодняка. Делал театральную паузу, пыхтя папироской, закатывал глаза, брал ведро и говорил: “Отвернись, салага, рано тебе ещё знать, как искру добывать с мотора!”. Стучал пару раз по ведру, потом возвращал его накрытым тряпкой обратно и строго говорил, что искра слабая и ее “подсадить надо быстро”, а потому — беги давай шибко, второй искры у меня в запасе нет!.

И просоня бежал обратно. Дед за это время успевал выкурить пару папирос и отдохнуть. Зрелище бегущего по пахоте, высоко задирая ноги, молодняка, который на вытянутых руках с вытаращенными глазами тащил ведро, накрытое тряпкой давало ему заряд бодрости на оставшийся день. Заведя трактор “с искры”, он строго наказывал больше не спать своему стажёру. Обычно одного раза хватало всем. Времена были суровые. В целом, через пару месяцев работы, молодняк уже начинал понимать что к чему и как, догадываясь, что его провели на мякине. Но обид не было. Ещё бы. Старший поучил…

* Чашники (белор. Чашнікі) — город в Витебской области Белоруссии на реке Улла (левый приток Западной Двины), 95 км от Витебска, 190 км от Минска. Дед называл его селом. Они перебрались туда во время голода в 20-х годах.