Данный рассказ учит плохому. Просьба не читать.
Вчера на днюхе у Дениса в беседе с товарищем Химом, вспомнилось несколько историй из прошлого, напрямую связанных с профессией последнего (оную вы определите из нижеизложенного…)
1997 год. Медкомиссия. Ежегодная. На профпригодность. Для кого-то первая, для кого-то вторая. Для кого-то десятая или –дцатая. Эти все прекрасно знают. И что у них не так, и что у них, где болит и как это лечить и куда с этим идти. Психиатр тоже уже давно привыкший к нам, военным людям, человек с большим опытом и добрыми, уставшими глазами. Понимая, что в это время пойдут служить только полностью прожжённые патриоты Отечества, либо люди, которые еще не знают, что их ждет, и в любом случае их будет меньше, чем надо, относился он ко всем довольно доброжелательно. Как и остальные врачи. Я, к примеру, после еще детской травмы глаза обманывал окулиста постоянно одним и тем же трюком. Проверка зрения проходила тогда стандартно – в полусумрачном помещении, на одной из стен висела таблица проверки зрения, а у второй стены стоял стул, на котором и сидел испытуемый. Врач, заполнив анкету, вставал у таблицы и, тыкая указкой в разные строчки, просил назвать буквы. С простым уровнем сложности, как это я называю, проблем не было. Строчку Н, К, И, Б, М, Ш, Ы, Б запоминали все сразу. Сложнее было на втором уровне — выучить все строчки и расположение букв. Потому как просто отсчитывать какой там по счету символ и вспоминать его на строчке – это значит задержать ответ и получить подозрение на миопию. Третий уровень сложности – это дурацкая таблица с разорванными кружками, где надо было сказать в какой стороне у кольца разрыв. Она появлялась редко и далеко не все на тот момент вообще знали о ее существовании. На ней и сыпались. Но был один метод. Он действовал только в том случае, когда ситуация была как у меня — один глаз работал на все 120%, а второй далеко не так. Метод требовал уверенности в себе и полного самоконтроля. Желательно пойти не первым на осмотр, пропустив перед собой человек десять-пятнадцать. Это снизит активность врача и его въедливость. Желательно, чтобы перед тобой проходили последние два-три человека без проблем со зрением. Это снимет напряжение ожидания негативного результата у врача. После этого, спокойно и твердо со скучающим видом отвечаете на вопросы и садитесь на табурет. Ждете, когда врач подойдет к стене с таблицами и даст команду – закрывайте глаз. Обычно для этого пользуются такой фигулиной в виде кружка непрозрачного пластика на ручке, которым и надо прикрыть один глаз. В этот момент ваша задача четко зафиксировать визуальное движение одной руки к данной фигулине и совершенно исключить из движения вторую руку.
После этого закрывается глаз, который видит хуже и здоровым глазом читается все, на что тыкает указка врача. Читается бодро, четко, ровно и без задержек. После десятка попаданий в цель, врач дает команду «поменяйте». В смысле глаз для проверки. И вот тут коренной и переломный момент. Рукой, которой вы держали фигулину, вы эту фигулину демонстративно и четко вкладываете в другую руку, которая тут же автоматически выверенным движением закрывает тот же глаз, что и был закрыт до этого. Из восьми раз ни в одном случае моя хитрость не была обнаружена. Четко и ясно ответив на вопросы – дождавшись заполнения анкеты с результатами, выходишь из кабинета с независимым видом и идешь дальше.
Сейчас этот метод вряд ли пройдет – все-таки, уже довольно широко стали применяться различные биноптометры – аппараты, куда прикладываешь свои глаза, и тот сам четко выверяет все диоптрии и расхождения. Как его обмануть я не знаю, да и пофиг уже. Факт в том, что когда было нужно найти выход – он был найден.
К чему я это. Да к тому, что потом, обычно, последним врачом (перед заключением терапевта) был психиатр. Опытные люди понимали, что с данным врачом нужно разговаривать как можно меньше, ни на что не жаловаться, не отвлекаться и вообще стараться делать вид, что это не ты сам, а твой официальный представитель. Люди, которые шли в первый раз – волновались. И некоторые прожжённые личности, не будем называть их имена, хотя это был Кирилл, пользовались этим. Особенно в отношении самых доверчивых и непосредственных, чьи имена мы также не будем говорить, хотя это был Андрей.
Теперь сам этюд. Зная, что очередь к последнему врачу обычно самая длинная, нудная и нервная, Кирилл занял ее заранее, еще не пройдя окулиста и ЛОРа. Когда он их прошел, то его очередь к психиатру уже подходила. Будучи человеком веселым и задорным, стерпеть какой-то время без шуток и приколов ему было тяжело. Но надо. И он стерпел стандартные пятнадцать минут опроса у психиатра стоически и без лишних слов. Выйдя из кабинета его, просто распирало от необходимости выплеснуть накопившуюся энергию прикола. Я наблюдал за происходящим с соседней лавочки и видел, как все было. Практически надутый изнутри как воздушный шар, Кирилл, который был готов разразиться открытой шуткой, чтобы снять свое напряжение тут же переменился в лице и, состроив скорбную мину, чуть ли не пустив слезу по щеке застыл в монументальной позе, не отходя от двери. Объектом этого театрального воздействия и был Андрей. Новенький, волновавшийся больше всех остальных он выспрашивал у выходящих из кабинета стандартные вопросы «ну как там? Чего спрашивают?». Все отмахивались и занимались своими делами. Но не таков был Кирилл. Он не ломанулся к Андрею, не обнял его и не зарыдал у него на плече. Нет. Он знал, что Андрей сам подойдет к нему. И Андрей подошел. Кирилл стоял молча и смотрел вдаль. Андрей, обычно сразу набрасывавшийся с вопросом, в этот раз ждал, пораженный торжественностью момента — когда на него обратят внимания, опасаясь тревожить товарища в такой момент. Кирилл ждал. Андрей ждал. Прошло секунд десять. Над кабинетом психиатра горела лампочка приглашавшая войти. Следующий был Андрей. Но он не мог войти. Дорогу преграждал Кирилл. И он знал что-то, что было очень важно для Андрея. Через десять секунд Кирилл выдохнул и сказал «всё!». Этому «всё!» позавидовал бы сам Сергей Юрский в роли Дяди Мити из фильма «Любовь и голуби» во время коронной фразы про бабушку. Но его тут не было. А был Андрей. И его сердце наполнилось таким сопереживанием, что он подхватил Кирилла под локоток и попытался препроводить его к соседней скамейке. Но Кирилл жил не для этого. Он возложил руку на плечо Андрея и торжественно заявил «я сделал ошибку, Андрей…». И второй удар тоже настиг цель. Сглотнув так, что слышно было даже в другом конце коридора, Андрей все же спросил «что…?». Сжав плечо Андрея, Кирилл нанес добивающий удар.
— Главное, как получилось-то, все нормально было, родители здоровы, бабка с дедом живы, никто не бил в детстве, кошек я не мучил, думал обойдется, ан нет… (пауза, взгляд в глаза Андрея, в которых читалось только одно «не молчи, говори, брат, поведай!»)… в общем в самом конце он задал самый важный вопрос, Андрей. Он спросил «видишь ли ты сны, Кирилл Батькович? И я сказал, что вижу. И это было нормально, потому что все видят сны. …
Тут надо сделать отступление. Андрей был технарем. Связистом. Все последнее время до медкомиссии он принимал новую технику, ковырялся в схемах и заодно пытался выбрать себе с полученной премии видеомагнитофон. Зная это, миниатюра Кирилла попала в цель.
— Все видят сны, Андрей, это нормально. Не в этом суть. Тут Кирилл замолчал. Лампочка над кабинетом нервно замигала. Андрей стиснув рукав Кирилла, вглядываясь в его душу и видя только доброту и искренность, спросил с такой горячностью, которой мог бы позавидовать сам Фелтон, соблазняемый Миледи, в порыве страсти кричащий «имя! Имя, сестра!».
И Кирилл твердо глядя в глаза Андрею, сказал «он спросил меня, Андрей, вижу ли я сны в PAL или Secam… и я ответил PAL. Это была моя ошибка, Андрей, моя ошибка! Иди!
И Андрей врывается в кабинет психиатра, уже начавшегося удивляться долгому отсутствию следующего в очереди. Андрей окрылен. Что происходило за стенами кабинета, мы узнали позже, и я рассказываю это с чужих слов. Андрей светился счастьем ярче той сороковатной лампочки, которая висела в кабинете, уже одним этим привлекая к себе ненужное внимание. Ответив на все вопросы про родителей и детские болезни, Андрей знал, что сейчас будет ОН. Самый главный вопрос. И он знал, что ответит правильно. И это осознание не давало ему возможности сидеть спокойно. Он елозил на стуле, тер ладонь о ладонь… Доктор сидел спокойный и умиротворенный. Его мироздание было давно устоявшимся. Он знал все среднестатистические погрешности психики и спокойно заполнял бланк медкарты Андрея, предвкушая окончание рабочего дня и какие-то свои заботы и дела, не связанные с работой. Его отвлекло от спокойного течения мыслей сильное ерзание по стулу Андрея. Поглядев на него из-под очков, он понял, что Андрей что-то хочет сказать, но никак не решается начать первым. И мило улыбнувшись отеческой улыбкой, он кивнул головой, приглашая к разговору. Сглотнув, Андрей, сказал – «видите ли, доктор, я вижу сны»… Взгляд доктора расфокусировался с Андрея на стенной шкаф за ним с томиками Фрейда, Юнга и других почтенных авторов, которым уже стало интересно. И тут Андрей, заметив что-то такое во взгляде доктора, поспешил его успокоить: «не волнуйтесь, доктор, я вижу сны только в системе Secam…».
Сейчас Андрей уже подполковник, но встречая его, я всегда вспоминаю ему этот Secam, который чуть не вышел ему белым билетом, благо, что потом все разрешилось.
К чему я это. Надо же какие-то поучительные выводы сделать, все-таки. В-общем, эта история научила меня тому, что мы все актеры, но играем по-разному. Кому-то нравится его роль, а кому-то нет. И в результате ничего не меняется. Просто кто-то играет плохо, а кто-то хорошо. И живет соответственно. С удовольствием или без.