(данный рассказ может показаться неприемлемым для городских жителей)

У всех мальчиков в детстве был нож. Или они мечтали о нём. Как можно провести время в деревне не играя “в ножички”, для чего обязательно нужен раскладной увесистый нож, который ты ставя углом на землю будешь подкидывать двумя пальцами, стараясь попасть в круг, чтобы отрезать себе все больше его частей, опередив соперников?… 

Нож в хозяйстве всегда пригодится, а в деревне тем более. Нет, острых предметов у нас в хозяйстве было много и помимо ножей. Три косы — две литовки и одна большая, которую я до сих пор не знаю как назвать. Один серп, два топора. Вилы, кстати, весьма острые. Ну и куча самих ножей. И только один из которых один дед мне не разрешал брать по малолетству. Ну как малолетству. Мне уже пять лет было. Но нельзя. Потому что этот нож дед точил сам и потом им выделывал шкурки. Это был довольно простой складной нож, даже без рычага фиксатора — он уже был истончен постоянной заточкой до состояния стилета, но все же еще был вполне рабочим. Дед буквально по доли миллиметра снимал мездру с внутренней части шкурки. Это было очень важно, чтобы не оставить лишнего до окончательной отделки и не порезать, чтобы бабушке потом не пришлось штопать лишние кромки. И этот нож он держал только для выделки. Мне же как ребенку нож был очень нужен. Потому что детских дел с ножом было полно. Выстругать кораблик, обстрогать палку и вырезать в пластиковой крышке банки дырку под нее, сделав подобие рапиры, подрезать под рукоятку деревяшку от самострела — дел немеряно. Бабушкины ножи были хорошо для резки овощей и хлеба, но для таких дел не годились. А мясо мы кромсали тесаком для разделки, который ни на что другое особо годен и не был. Поэтому я тихо стаскивал без спроса у деда его нож. Естественно я потом его пытался точить, чтобы не было заметно, но заметно все равно было. Дед был мастером заточки и сравниться с ним в мастерстве было на тот момент практически нереально. Тем более, что после резки деревяшек кромка была ощутимо грубее и выравнивать ее у меня на точильном камне просто не хватало терпения и времени. Проще было косу отбить заново, чем заточить тот нож до идеального состояния. Но азарт был сильнее опасений. 

В один из дней, когда дед ушел на работу, а бабушка на рынок, я оставшись один не мог не соблазниться возможностью подержать в руках остро отточенный нож. Помахав им в воздухе я в тот день не решился его тупить обо что-то серьезное. Но тут мне на глаза попался бумажный кораблик, который я делал тогда из газет. Простой пароходик с трубами из квадратного листочка. Листок-то обычно прямоугольный, а потому часть приходилось либо загибать, оставляя так, либо по линейке отрывать аккуратно, предварительно прижав как следует сгиб. Но тут в моём детском уме внезапно проявилась картинка из какого-то фильма, где подбрасывалась в воздух тонкая шаль и человек рубил ее шашкой, показывая тем самым какая она острая, что не сминает, а режет на лету невесомую ткань. Ну и как тут не повторить этот подвиг… Тем более вот — бумага в наличии, я же не дурак, чтобы шаль бабушкину портить. Я сначала подумал про дедушкин платок — их было много… но быстро передумал. Всё таки я был ответственным ребенком и понимал пределы допустимого. Поэтому в качестве жертвы был выбран безвинный газетный лист. Точно не “Пионерская правда”, мы ее тогда еще не выписывали. Я подбрасывал лист и пытался разрубить его на лету, но он просто протыкался или еще чего хуже просто сминался и падал вниз. Это было очень досадно. Было понятно, что не хватает резкости в движениях. Какое-то время потренировался махать на скорость. Устал, решил, что стал гораздо резче и снова попробовал. Лист упорно не хотел разрезаться. Тогда стало понятно, что прежде чем рубить на лету, надо попробовать рубить сам лист. Лежа на полу не получится — пол поцарапаю. Прищемить дверью не получилось. Тогда пришлось брать в левую руку лист и правой рукой рубить по нему. Аккуратно. И тут начало получаться. Ровный разрез разделил газетный лист надвое и отрезанная часть плавно колыхаясь упала на пол. Подавив в себе дикий восторг, я рубанул еще раз по оставшейся части — и снова удача! — еще одна часть листа упорхнула вниз. Ещё! Ещё! На пятый раз, когда от листочка в руке осталась очень малая часть, вместе с этой малой частью на пол упал кусочек кожи с пальца. Я понял, что это не бумага потому что он упал очень быстро, практически не задерживаясь в воздухе, что было неожиданно и подозрительно. Потом я увидел тот указательный палец левой руки, который стал на полмиллиметра тоньше. Это было бы не особо заметно, если бы данное изменение произошло не за счет нарушения целостности внешнего слоя кожи. Она покраснела, выступили капли крови и одна из них уже устремилась вниз на ковер. Я успел подхватить ее второй рукой, затем остатком газеты обмотать палец и вытерев нож, побежать класть его откуда взял. Палец перестал кровоточить очень быстро — видимо я снял действительно очень тонкий слой кожи, не повредив никаких капилляров. Поэтому я не стал рассказывать никому про это происшествие, так как расстраивать своих близких никогда не входило в мои планы. Меня редко ругали, да и ругать как таковое вряд ли было применимо к тому воздействию, что на меня оказывалось по случаю провинности. 

Дед, несмотря на всю его суровость в качестве наказания обычно строго смотрел на меня и качал головой. А мне этого было достаточно. Стыдно становилось сразу и повторять больше не хотелось. Долго. Но потом снова. До того прекрасного момента, когда я увлекшись вырезанием в щепке кораблике отверстия под парус и забыл о дедовском наказе “не резать на себя”. 

Ручьи, бежавшие после дождя с оврагов были быстрыми и также быстро спадали, иссякая, а потому надо было спешить, так как дождь только закончился. Щепки, оставшиеся после рубки дров были тщательно перебраны и найдена та, которая по форме своей больше всего подходила на роль корабля. Лист из тетради я уже покромсал этим ножом, он резал очень хорошо, а вот с мачтой загвоздка вышла. Не вставала она в щель щепки. Клей искать было неохота, да и тогда только бумажный был где-то, а тут вода… понимать надо. Расковырял я сильнее расщелину под мачту, примерился и решил, что пойдёт. Вот только надо с одной стороны убрать чуток — чтобы перекоса не было.  Пристроив в руке шепу я прикинул как лучше всего срезать край… 

Наказов от деда было не так много, потому даже детский ум всю технику безопасности обращения с острыми и режущими предметами вполне был способен освоить. Но иногда вмешивался азарт и … в общем, в этот раз лезвие соскользнуло и вместо того, чтобы уйти в пустоту, как если бы я строгал от себя, влетело мне в ладонь. Оно было настолько острым, что я даже не почувствовал боли. Мне даже в чем то повезло, так как удар пришелся между пальцев и не повредил сухожилия. Острие вошло между указательным и безымянным пальцем со стороны ладони на расстоянии в сантиметр от края. И почти вышло с той стороны. Я еще секунды две удивленно смотрел на то, как приподнялась кожа с тыльной стороны ладони под давлением ножа, но не поддалась ему. Не хватило замаха. Через две-три секунды, когда стало понятно, что ничего нового уже не произойдёт, да и шок от содеянного прошёл, я выдернул лезвие из руки. Вышло оно также легко, как и вошло. И сразу за лезвием хлынула кровь. Причем довольно сильно. Раньше так не хлестало никогда. Не особо понимая что мне делать, но не имея желания сдаваться деду и бабушке, я побежал к рукомойнику, чтобы отмыть нож и руку. Нож то я отмыл, а вот рука постепенно немела и кровь не останавливалась. Я не думая о том, что такое анатомия, которую мы будем изучать только в шестом классе, а учебник биологии мамы я найду в своей библиотеке только через пару недель, надавил двумя пальцами на рану чуть ниже пореза и кровь сразу перестала идти. Подержав зачем-то еще руку под водой, я понял, что если отпустить, то кровь пойдет снова. С детства у меня было одно очень хорошее свойство. Я умел принимать правильные решения. Пусть и не сразу, пусть и не в первую очередь, пусть и понимая, что влетит. Поэтому пошёл к бабушке. Благо деда не было дома, он ушел за комбикормом для кролей, что и послужило поводом для того, чтобы я стащил нож. Благо дед его прятал обычно в одном и том же месте — под стропилой крыши летней кухни, которая выходила к крольчатнику. 

• ба… я это… порезался….
• сильно?
• вот….

Бабушка сначала не разглядела, так как я все отмыл и держал зажатой пальцами рану, но потом я слегка отпустил и кровь полилась. Пусть и не так сильно как сначала. Бабушка моя, будучи в войну санитаркой всплеснула руками и в мгновение ока перетянула мне руку бинтами из нашей аптечки. По ее глазам я понял, что утаить это от деда не получится. Вздохнув, я пошёл в свою комнату в летней кухне, которая одновременно и была библиотекой. Там у меня на тот момент стоял диванный матрас на ящиках, поднятый на уровень груди. Мне нравилось лежать высоко, не так как на второй полке, чуть ниже, но и не на первом ярусе. На уровне груди, наверное. Почему-то в этом положении, на этой высоте я чувствовал себя более спокойно. У верха стены были полуоконца, которые открывались и широкий внутренний подоконник, на котором я расставлял солдатиков, разыгрывая сражения. Я лег на этом лежаке, сложил руки на груди и уставился в потолок, стараясь придать себе вид безвинный и пострадавший. Со вторым получалось неплохо. 

Часа через два пришел дед, я слышал как открылась калитка и он вошёл в дом. Пробыл он там минут пятнадцать, видимо, бабушка успела напоить его чаем с дороги и рассказать все, что случилось. Затем он вышел на двор, постоял, подошел со двора к окну моей комнаты и посмотрел через него на меня. Я сделал вид, что смотрю в потолок. Дед покачал головой и пошел наверх к крольчатнику. Как обычно не сказав ни слова. Зато после этого он стал доверять мне этот нож. Видимо, понимая, что я уже обжегся и осторожней чем уже есть не стану. Рана зажила быстро, как и все мои детские порезы, лишь иногда впоследствии напоминая о событии внезапным покалыванием в указательном пальце и шрамом. 

Потом у меня было несколько разных ножей. Даже наградной от Президента. Но вот этот, самый острый и самый желанный в детстве я запомнил на всю жизнь. И хоть он и сточился потом до узкого шила, после чего дед его выбросил, выбрав на его роль другой, но в моей памяти именно он стал тем самым детским “режиком”, который вспоминаешь в первую очередь, когда речь заходит о ноже. 

@16.07.2023